— Все равно мутно. Яснее не можешь?
— Не могу. Сам не знаю. Но то что я тебе сказал — единственный рецепт. Я еще так понимаю, что из под палки на бирже много не наиграешь, там полет необходим, вдохновение.
Но уголовник не клюнул на эту удочку:
— За его вдохновением я бы к нему не пришел, таких творцов там битком набито, я ознакомлен с обстановкой. У твоего папаши холодное ремесло в кармане, его шансы — из всех самые надежные для нас, так что не свисти мне тут про полеты. Еще есть что добавить?
— Скажи ему правду — ответит правдой, и наоборот. Слушай, не трогай детей. Все равно ты этим от нас не добьешься, бесполезно. Тем более, что я в разводе.
— Кровные узы не разводятся, дружище. Но я учту твое мнение. Пойти, действительно, да поговорить, что ли, а то там… Будь добр, посиди смирно, без намордника. — Незнакомец, не поворачиваясь ко мне спиной, отошел к двери, стукнул в нее кулаком. Вошли трое, все новые, мне незнакомые: один с коротким карабином, двое с пистолетами. Никакой развязности в жестах, только лишь рвение. При их молодости и откровенно уголовной внешности — это о чем-то говорит. По-моему, я врубился, кто такой — этот Стивен. Похоже, тот самый знаменитый убийца Кутона, легенда уголовного мира…
— Ричард, так ведь? Ричард, сиди смирно. Парни, он мне пока нужен, но возьмется шуметь — отстрелите ему голову и яйца, убеждать ни в чем не надо. Если будет смирен — не отстреливайте ничего. Бдительность не терять, близко не подходить, в стиры не катать, баб не водить, с ним не разговаривать, мужичок из очень бойких. — Стивен осклабился в шутке, но трое парней не осмелились ее поддержать, только кивнули молча и серьезно.
По теории нашего бизнеса, было бы желательным расшевелить моих охранников, подключить их к беседе со мною, с тем, чтобы они постепенно теряли бдительность, а я набирался информации, которая в любую секунду могла бы обернуться для них и для меня в оперативную… Три ствола мне, пожалуй, вручную не заломать, тем более, что я уже слеггонца помят и деморализован, но, если бы удача пожелала вдруг улыбнуться… Почему бы и нет? — сил во мне пока еще достаточно, руки-ноги свободны… Подожду.
Да, вот так слепое упование на авось превращает нас в покорную игрушку для вражеских сил… Чего я сижу и жду? Что вернется этот Стив, с головой отца под мышкой, и выпустит мне кишки? Как, будучи в здравом уме, поверить в вероятность благополучного исхода событий? В то, что я вновь увижу детей, и небо над головой, и спидометр мотора, и дурацкое меню с завитушками в любимом кафе «Узалива», и похабную морду Бобби Бетола… За маленьким непрозрачным оконцем под подвальным потолком зашелестело вдруг, и я почуял дождь. Бабилон способен быть дождлив в любое время года, суток и урочности. Иной раз гуляешь, такой, вдруг навстречу по улице идет дождь и втаптывает все на своем пути в грязь и слякоть. Сразу хочется переломать ему, по выражению хунвэйбинов, все его собачьи ноги и пожелать ему, чтобы в будущей жизни он работал водой в сливном бачке унитаза. Но это невозможно, либо маловероятно, и в силу этого сразу начинаешь думать объективно: мол, он не виноват в том, что он осадок, пусть себе идет своей дорогой, где-то и солнышко не в радость… Ха!.. Ну-ка, выпусти меня живым под эту слякоть — да я ее обниму как родную мамочку, за пазуху соберу, в карманы натолкаю… Да только кто меня выпустит. Вот интересно: начнись пальба — она же через оконце слышна будет на улице? Хотя, если выходит оно во внутренний дворик — никто из посторонних ничего не услышит. А если, например, шальная пуля туда полетит, то, при этой толщине стен, какова вероятность…
— Соскучились? Как он?
— Молча сидел. — Уголовник этот, Стивен, смотрит на меня, я на него. Ничего не прочесть по лицу. Думаю, и наш физиогномист Мак Синоби черта лысого бы рассмотрел в этих зеркалах души. Самое время поинтересоваться у мужика: правда, ли что в день убийства он повстречался на ул…
— Не дрейфь, отсрочка. — Меня словно кипятком обдало после этих слов, и тут же следом — еще раз, от радости к ужасу, что я не правильно расслышал.
— Надолго?
— Может, и навсегда. Но и в случае удачного исхода событий — если попадешься на пути нашим ребятам, кому ты чавки намял, уж сам себя береги, наверняка они остались тобою недовольны. — Стивен чуть качнул головой, сопроводил взглядом и трое его парней поспешно вышли. Странно весьма — наблюдать в парнях такую нервозность и опаску, монстяра — конечно серьезный, в повадках и на вид, но никак не производит впечатление истерика и самодура… А они очевидно его боятся, даже в малости. Никаких вразвалочку, почти бегом!
— Что ж, есть душок в твоем папаше, есть… Коль скоро казни и похороны откладываются, давай разовьем деловую часть беседы. Сейчас мы вас отпускаем, временно. Либо разбегаемся навеки, как это и предусмотрено условиями только что заключенной сделки. Стоит вам оказаться вне пределах нашего гостеприимства — у вас могут возникнуть позывы нарушить взятые на себя обязательства…
— Какие именно?
— Разные, у отца спроси, я с ним заключал. Нарушать ничего не надо. Я предупредил, ты и отец — предупреждены, стало быть, этот пункт нашей с тобой беседы — завершен. Далее, в случае добросовестного исполнения принятых на себя обязательств, ты должен взять на себя организацию «уборки», то есть, сделать так, чтобы сегодняшние события не получили ни огласки, ни развития. Погаси весь негатив, в твоей фирме, среди охраны и близких…
— Близкие ничего не знают.
— А Яблонски? Мы знаем о его существовании, пусть он тоже будет бдителен на язычок, нам осечек и утечек не надобно.
— Ладно.
— Далее. Вполне возможно, что мои… коллеги и товарищи в душе остались недовольны моей мягкотелостью, и вполне вероятно, что недовольство их — оправдано, поэтому я не смогу себе позволить еще раз вступать с вами в переговоры и сделки по какому-либо поводу, убью без предупреждения и поименного перечисления всех тех, кого я решу убить. Это тоже тебе понятно?
— Да.
— Далее… Хватит. Надеюсь, ты не запомнил особенностей моей внешности, моего голоса, деталей увиденной обстановки, лица ребят, с которыми ты сегодня познакомился…
— Два лица — хорошо запомнил, — сказал я и вырубился от удара в солнечное сплетение.
— Острить не надо, потерпи до дому. В тебе мало выдержки, мужчина должен быть устойчивее на слова и язык. Можешь говорить? — Я кивнул. Да, ударчики у этого типа хоть на выставку… А я еще капитана Бореля хвалил…
— То же — словами.
— Да.
— Ты никогда не мечтал стать гангстером?
— Ни за что! — я даже помотал головой для убедительности, чтобы не быть заподозрену в подобной мерзости, — а почему ты спрашиваешь?
— Так… типаж сходен. Впрочем, детективное агентство не может не наложить свой отпечаток.
В дверь деликатно поскреблись, и через пару секунд в щель просунулась курчавая голова «Энди Уорхола».
— Порядок.
— А… благодарю. — И голова скрылась.
— Ричард, вон там, в углу, под бумагой, должны лежать твои вещи. Парабеллум вернем позже, когда договоренности будут соблюдены, не из страха, просто в знак… в знак… чего-то там в знак, сам придумаешь. Ты не против?
— А что — от того, против я или нет… — Я поймал его взгляд, и под ложечкой у меня все задергалось… — Ты же сам спросил?
— Это был риторический вопрос, коих следует избегать в серьезном разговоре, поэтому — да, моя вина, мой косячишка, так что дыши, не ударю. Видимо, от тебя болтовней заразился. Воротник поправь. Пойдем, проходи вперед, я провожу.
«Есть в твоем папаше душок, есть…» — Надо же, меня он этим блатным комплиментом не удостоил.
Первое, что я сделал, сев за руль, это включил зажигание. А второе — по трубке обзвонил всех задействованных и объявил отбой по всей линии. Кохену даже пришлось сказать условные слова, чтобы он убедился в добровольности моих распоряжений.
— Куда, пап?
— Ко мне, наверное… Езжай прямо, все прямо, там посмотрим…
Вижу, отец слегка отрешен, но вполне адекватен, спокоен даже… Спрошу.
— Как же они нас отпустили, пап? Дорого тебе это встало?
— Не знаю пока.
— Звонить будешь? Заявления писать?
— Нет. — Отец аж сморщился… И вздохнул, что, мол, бесполезно жаловаться, только хуже выйдет. Это хорошо, поскольку я был убежден в этой бесполезности.
— Угу, я как раз хотел тебе это сказать. Ты, пап, даже не представляешь… Я-то примерно понял расклады. — Отец отстраненно смотрит в окно, а уши все равно в мою сторону развернуты… Понимает, что нас прослушивать могут.
— И что?
— Практически безвыходная ситуация — если бодаться с ними. Но я могу попробовать…
Отец мне возразил, я ему что-то сказал… Попробовать… Он ведь все понимает, что пробы к результату не приведут… Дальше мы с ним выяснили, что внешне вся операция прикрыта гораздо более, чем благопристойно, потому что в ней будут принимать участие солиднейшие и безупречные во всех отношениях банки и адвокатские конторы. Я возьми, да и спроси, понарошку, не всерьез, — а чего, мол, он тогда упирается, в таких белейших интерьерах? Отец вместо ответа только головой трясет: он категорически никого не желает видеть в своем личном бизнесе, ни белых, ни черных… вдруг подобрался и аж в крик:
